Спустя десять лет после определения Конституционного суда, указавшего на необходимоcть совершенствования законодательства в сфере трансплантологии, Минздрав представил законопроект «О донорстве органов, частей органов человека и их трансплантации (пересадке)», призванный заменить действующий закон 1992 года. Но трансплантологи прогнозируют, что в случае принятия представленного на общественное обсуждение законопроекта и без того слабо развитая система донорства органов будет отброшена на десятилетия назад. Ассоциация трансплантационных координаторов написала свою версию законопроекта и передала ее в Минздрав. Прислушаются ли к мнению специалистов в федеральном министерстве – попытался выяснить VM.
В декабре 2003 года Конституционный суд вынес определение, послужившее толчком к разработке нового законопроекта ≪О донорстве органов, частей органов человека и их трансплантации≫. Запрос о конституционности ст. 8 действующего закона РФ от 22 декабря 1992 года № 4180-I ≪О трансплантации органов и (или) тканей человека≫ КС направил в Саратовский областной суд, после того как получил кассационную жалобу от женщины, требующей взыскать компенсацию морального вреда с Саратовской областной больницы. Врачи ЛПУ изъяли почки ее погибшего сына, не сообщив ей об этом. Женщина узнала об изъятии из акта судебно-медицинской экспертизы.
≪В той ситуации врачи себя повели как идиоты, – рассказывает VM знакомый с ситуацией трансплантолог. – Они не знали, как сказать матери, что ее сын умер. И сказали, что сына повезли на исследование, хотя на самом деле у него забрали органы. Но сделали они это по закону – смерть мозга была зафиксирована, врачи просто не поговорили с родственниками≫.
Согласно ст. 8 действующего закона, если медучреждение было поставлено в известность, что при жизни человек или его родственники заявили о своем несогласии, забор органов запрещается. В 2003 году коллегия Саратовского облсуда сочла, что эта норма лишает человека и его близких права на волеизъявление, поскольку не устанавливает обязанность медучреждений выяснять прижизненную волю умершего или волю его близких. Однако в определении КС было отмечено, что оспариваемая статья закона ≪не может рассматриваться как нарушающая конституционные права граждан≫, поскольку закон, устанавливающий презумпцию согласия, опубликован для всеобщего сведения – то есть предполагается, что заинтересованные лица осведомлены о ситуации. Вместе с тем в документе говорилось, что вопросы, связанные с волеизъявлением, ≪требуют более детальной (как на законодательном, так и в подзаконных нормативных актах) регламентации, а механизмы информирования граждан о действующем правовом регулировании – развития и совершенствования≫.
Мертвая нехватка
В настоящее время в России удовлетворяется примерно десятая часть от потребности граждан в пересадке органов. По данным главного трансплантолога Минздрава Сергея Готье, ежегодно в стране проводится около 1 тысячи трансплантаций почки, 200 пересадок сердца, 300 трансплантаций печени и несколько десятков пересадок поджелудочной железы, в то время как необходимо проводить около 8 тысяч трансплантаций почки, 1 тысячу пересадок сердца, 2 тысячи операций по пересадке печени, сотни трансплантаций поджелудочной железы и легких. Такое количество операций удовлетворит примерно 60% потребности в трансплантации и выведет Россию на уровень европейских показателей.
При этом по технологиям изъятия, сохранения и пересадки органов российские врачи ничуть не уступают западным практикам. Отстает Россия по количеству доноров. На первый взгляд, нехватка донорских органов и есть самая очевидная проблема. В 2012 году, по данным International Registry of Organ Donation and Transplantation (IRODaT), в России на 1 млн человек пришлось 2,8 донорских изъятий органов, тогда как в Германии этот показатель составил 12,8, во Франции – 24,9, в США – 26,01, в Испании – 34,8 изъятий на 1 млн человек. Но нехватка органов для пересадки – не самостоятельная проблема. ≪Вопрос донорства сводится не к органам, а к доверию к здравоохранению в целом – с донорством хорошо там, где население доверяет здравоохранению≫, – замечает заведующий отделением координации органного донорства ФНЦ трансплантологии и искусственных органов им. академика В.И. Шумакова Игорь Погребниченко.
Недоверие к трансплантологам основывается на двух вещах: общество уверено в несправедливом распределении органов и не верит, что трансплантация кому-то нужна. ≪Открытой информации о том, как долго и хорошо после трансплантации живут люди, нет, и у существенной части общества есть представление, что все это – большой обман≫, – считает руководитель отделения трансплантации почки РНЦХ им. академика Б.В. Петровского РАМН Михаил Каабак.
Проблема нехватки органов вытекает из отсутствия единой системы организации и финансирования трансплантации, добавляет заведующий хирургическим отделением по пересадке органов Государственной Новосибирской областной клинической больницы Александр Быков.
Действующий закон о трансплантации, принятый в 1992 году и позже раскритикованный КС, действительно не отвечает современным требованиям. В свое время он дал возможность начать трансплантацию как таковую, но определенные нюансы, становившиеся важными по мере развития этой отрасли медицины, в нем были упущены. ≪Если говорить об основных упущениях, в действующем законе отсутствует механизм выражения несогласия [пациента на изъятие его органов после смерти. – VM], – поясняет Игорь Погребниченко. – Второе упущение – закон не накладывает ни на кого обязательств выполнения работы. Кроме того, не учтен возрастной ценз доноров, ведь вопрос о детском донорстве до сих пор не решен. В этом плане закон и нужно было менять, процесс бы заработал≫.
Представляя проект нового закона журналистам 29 апреля текущего года, замдиректора Департамента международного сотрудничества и связей с общественностью Минздрава Олег Салагай заявил, что ≪законопроект должен кардинально изменить трансплантационную службу≫. Представители службы с необходимостью ≪кардинальных≫ изменений согласны, но всерьез опасаются, что они будут негативными. Эксперты прогнозируют уменьшение количества доноров и падение доверия к трансплантологии.
≪Планируемые изменения в законодательстве приведут к остановке трансплантаций, утрате минимальной существующей донорской активности стационаров, исчезновению достигнутого энтузиазмом хрупкого прогресса последних лет. Стоит отметить, что авторы старались. Появились термины, за которые трансплантологическое сообщество билось многие годы. Однако эти понятия вырваны из научного контекста и не ведут к организационным решениям, не отвечают на главный вопрос: как организовано донорство в России≫, – дает жесткую характеристику законопроекту руководитель Санкт-Петербургского центра органного донорства, председатель Ассоциации трансплантационных координаторов Олег Резник.
Вопросы у врачей возникли уже при прочтении первых страниц законопроекта. ≪В законопроекте поставлены неправильные цели – ≪спасение жизни и восстановление здоровья граждан≫. Но закон спасать здоровье не может, он должен создать условия для максимально справедливого обеспечения нуждающихся донорскими органами≫, – считает Игорь Погребниченко. Впрочем, некоторые клиницисты все же нашли в разработках Минздрава рациональное зерно и здравый смысл. В частности, Александр Быков указывает на предусмотренную в документе перспективу создания единой государственной системы оказания трасплантологической помощи. И все же чаще практики полагают, что законопроект написан без учета мнения экспертного большинства, без анализа опыта работы донорских служб и в отрыве от практического здравоохранения. На запрос VM о разработчиках законопроекта в Минздраве не ответили. На брифинге документ представляли помощники министра здравоохранения Людмила Лоцман и Ляля Габбасова, а также Сергей Готье и главный внештатный анестезиолог-реаниматолог министерства Игорь Молчанов. Людмила Лоцман, в частности, сообщила, что новый законопроект установит ≪прозрачный процесс≫ изъятия и пересадки органов и ≪будет подтверждать чистоту помыслов медицинских работников≫. А Олег Салагай упомянул, что в разработке проекта принимали участие сотрудники правового департамента и департамента специализированной помощи.
Согласие и применение
Одним из главных объектов критики стала прописанная в законопроекте процедура регистрации волеизъявления, хотя именно ее в 2003 году просил усовершенствовать Конституционный суд. Сейчас, согласно закону от 1992 года, в России действует презумпция согласия – если близкие активно не выразили несогласие и воля умершего неизвестна, его органы могут изъять. Новый законопроект сохраняет эту практику – если прижизненное волеизъявление не было зафиксировано в федеральном регистре, решение об изъятии органов может приниматься исходя из презумпции согласия.
В соответствии с законопроектом, совершеннолетние дееспособные граждане могут выразить волеизъявление о согласии или несогласии на изъятие органов после смерти ≪в письменной форме, заверенной руководителем медицинской организации, либо нотариально≫. В проекте не объясняется, в какую конкретно медицинскую организацию человек должен отнести заявление с разрешением или запретом донорства – в поликлинику, где он наблюдается, в любую больницу в любом регионе или только в определенные медучреждения по месту его постоянной регистрации.
≪Вот представьте, – размышляет Игорь Погребниченко, – главврач, занимающийся жизнеобеспечением поликлиники, – у негосовещания, документы, тут еще сидит очередь людей с заявлениями. И он должен заверять документы. Ему делать нечего?! То есть человек должен дождаться главврача или заплатить за это деньги нотариусу≫. После этого необходимо представить заверенное заявление ≪в уполномоченный федеральный орган исполнительной власти, осуществляющий ведение Федерального регистра, в целях его регистрации в Регистре прижизненных волеизъявлений граждан о согласии или несогласии на изъятие их органов после смерти≫. В законопроекте не дано название этого федерального органа, не указаны дата его планируемого создания, объемы финансирования и функции.
≪Люди хотят, чтобы после смерти с ними поступали в соответствии с их желанием, и хотят иметь механизм, фиксирующий это желание, – считает Михаил Каабак. – Предложенная система могла бы быть цивилизованной, но нет: волеизъявление человека будет рассматривать некий орган – это издевательство. Этот орган не определен, механизм его работы неясен – может, он будет отказывать, если мы не так заполнили форму≫.
При этом трансплантологи настаивают, что регистрировать свое волеизъявление должны только люди, не готовые быть донорами. И механизм регистрации должен быть предельно простым. ≪В современных условиях необходим только регистр несогласия быть посмертным донором, – убежден Олег Резник. – Регистрация такого волеизъявления должна осуществляться путем электронного обращения в региональные подразделения федеральной службы донорства. Отсутствие такого волеизъявления означает согласие быть донором и соответствует положению о презумпции согласия≫.
Законопроект же помимо сложной письменной процедуры допускает и устную форму волеизъявления, но от этого выражение воли не становится более легким. Пациент может устно заявить о согласии или несогласии быть донором в присутствии медицинских работников и свидетелей. Эти данные заносятся в медицинскую документацию гражданина ≪с указанием фамилий, имен, отчеств присутствующих медицинских работников, а также свидетелей с указанием дат их рождения и места жительства, реквизитов документов, удостоверяющих личность, с подтверждением этих сведений подписями свидетелей и медицинских работников≫. ≪Представьте, например: три часа ночи, Мытищинская больница, приемное отделение, где один врач. И доставляют пациента, который говорит, что хочет выразить волеизъявление, – что делать врачу? На улицу бежать искать понятых?≫ – недоумевает Игорь Погребниченко.
Тест на координацию
Но, пожалуй, самая существенная претензия к документу – отсутствие в нем подробно прописанной технологии организации донорства и трансплантационной координации. Законопроект, как отмечено в официальном пояснении Минздрава, ≪вводит понятие федерального регистра доноров, реципиентов и прижизненных волеизъявлений≫ и ≪предусматривает создание инфраструктуры по мониторингу и координации деятельности всей системы на федеральном уровне≫. В проекте, в частности, говорится, что координацию донорства органов и их трансплантации осуществляют ≪уполномоченный федеральный орган исполнительной власти≫ и ≪органы исполнительной власти субъектов в сфере здравоохранения≫. О том, как это должно быть организовано практически, не сказано ни слова.
Те же претензии – к ≪описанию≫ системы финансирования. Согласно документу, финансовое обеспечение донорства ≪осуществляется в соответствии с законодательством Российской Федерации об охране здоровья граждан≫. Но в законе 323-ФЗ с созвучным наименованием нет статьи, регламентирующей финансирование донорства. Как декларация о ≪соответствии≫ будет работать, трансплантологи не понимают. ≪Думаю, что новый федеральный регистр не наладит взаимодействие между регионами,– говорит Михаил Каабак. – В законопроекте нет самого главного – нужно, чтобы донорские больницы получали деньги, нужен даже не закон, а приказ Минздрава или Минфина, где написан порядок взаиморасчета медучреждений по органам≫.
В настоящее время квота на трансплантацию любого органа ≪стоит≫ 808 тысяч рублей. Эти деньги получает больница, в которой проходит лечение реципиент. ЛПУ, предоставившее орган для пересадки, не получает никакого возмещения – по сути, реаниматологи проводят кондиционирование донора и выходят на связь с трансплантологами только из-за собственного энтузиазма. Такая работа остается жестом доброй воли, поскольку ответственность за невыполнение работ по донорству не прописана ни в действующем законе, ни в новом законопроекте.
≪В странах с развитой пересадкой органов есть федеральная система донорства, не относящаяся ни к трансплантологам, ни к реаниматологам. Она имеет государственный бюджет и трехуровневый принцип организации – национальное бюро, региональные отделения, представительства в каждой больнице≫, – говорит Олег Резник. Ассоциация трансплантационных координаторов предлагает организовать в России систему взаимодействия, аналогичную западным образцам (см. врез ≪Не коммерческие, но состоятельные≫ на стр. 30). По замыслу ассоциации, федеральное агентство, работу которого финансирует Минздрав, должно вести единый федеральный регистр несогласия на изъятие органов. В каждом регионе должен функционировать свой лист ожидания органов, который передается в федеральное агентство – таким образом будет формироваться единый лист ожидания. По этому реестру будет видно, сколько пациентов в стране нуждается в пересадке органов и какой объем финансирования для этого необходим. В настоящее время ни Минздрав, ни какая-либо другая организация не ведет учет пациентов, нуждающихся в пересадке органов.
Кроме того, ассоциация предлагает создать региональные донорские центры в каждом субъекте РФ (или один центр на несколько регионов, в зависимости от размера территории и плотности населения). При этом в каждой больнице должен работать госпитальный координатор. ≪В стационаре-тысячнике может быть несколько трансплант-координаторов, а если больница маленькая – достаточно одного, причем он может работать на полставки≫, – поясняет Игорь Погребниченко. Локальный координатор обеспечивает своевременное выявление потенциального донора и сообщает о нем в регцентр, который запрашивает у федерального агентства данные. Если умерший не выразил запрет на изъятие органов, локальный координатор организует работы по диагностике смерти мозга, вызывает невролога, судмедэксперта, если это необходимо. Региональный центр проводит изъятие органов и направляет их реципиенту. Если в пределах субъекта РФ орган не подошел ни одному реципиенту, с помощью федерального листа ожидания подбирается наиболее подходящий пациент.
Обмениваться рад
В настоящее время координация между больницами доноров и реципиентов, как и между трансплантологами из разных регионов, зависит только от взаимоотношений медиков друг с другом. При этом больше половины регионов не имеют трупных трансплантационных программ.
≪Сейчас каждый регион организует деятельность по донорству и трансплантации по-своему, как получится, – именно поэтому количественные результаты трансплантаций в стране пока слабы, – рассказывает Александр Быков. – У нас учреждение областного подчинения, операции софинансируются областным бюджетом, поэтому выполняются они прежде всего для жителей региона≫. Пациенты из других регионов, где нет трансплантационных центров, оперируются в этой больнице на условиях госконтрактов с Новосибирской областью, но количество таких операций мало – не более четырех-пяти в год.
При этом пересадить все изъятые у донора органы, как правило, не может себе позволить ни одна клиника – нет возможности развернуть столько операционных (см. инфографику ≪Донорская активность в регионах РФ в 2011 году≫ на стр.28-29). Учреждений, способных пересаживать все органы, не так много, чаще больницы специализируются на пересадке почки, сердца, печени. Чтобы не потерять неиспользуемый, но функционирующий орган, больницы из разных регионов могут делиться друг с другом. Но делают это чрезвычайно редко – опять-таки из-за отсутствия координации. А органы, которые не могут пересадить, в большинстве случаев утилизируют.
≪Например, Воронеж пересаживает почки, но сердце и печень там не пересаживают, и их выбрасывают. Если мы дружим с Воронежем, нам звонят оттуда – тогда трансплантолог берет билет на самолет и обычным рейсом в ручной клади везет ящики с сердцем или печенью, – рассказывает VM один из трансплантологов. – Причем билет он покупает за свой счет и потом долго ждет компенсации от бухгалтерии больницы. Есть борта МЧС, есть ФМБА с бортом в часовой готовности, нужно подключить их к нашей работе. В новом законопроекте ничего про это не сказано, органы будут пропадать в тех больницах, где нет мультиорганного изъятия≫. По данным ≪Вестника трансплантологии≫ (2012. № 3), в 2011 году в Краснодарской краевой клинической больнице им. профессора С.В. Очаповского были изъяты 233 органа, а пересажены 114. То есть больше половины пригодных к пересадке органов было утилизировано.
Редкие удачные примеры налаженного трансплантационного взаимодействия – Санкт-Петербург и Москва, где созданы координационные центры органного донорства. Но, по оценкам трансплантологов, из 15 московских больниц, которые обязаны сообщать о донорах, реально занимаются координацией только треть: чаще других о донорах сообщают НИИ скорой помощи им. Н.В. Склифосовского, ГКБ №7, ГКБ №33 им. А.А. Остроумова и ГКБ им. С.П. Боткина. Правда, в Москве, свидетельствуют клиницисты, в последние годы установился более справедливый порядок распределения донорских органов. Раньше органы распределялись по больницам, проводящим трансплантации, приблизительно в равном количестве, и уже внутри медучреждения каждый врач сам решал, какому пациенту пересаживать орган. ≪Коррупцию нельзя было сбрасывать со счетов, – рассказал VM на условиях анонимности один из московских трансплантологов. – Но важнее другое – врачам приятнее пересадить почку здоровенному 40-летнему мужику, который на диализе два месяца, чем какой-то бабушке 60-летней, которая на диализе 10 лет, или ребенку пятилетнему, с которым потом будет много возни≫. Начиная с октября 2012 года органы распределяются не медицинским учреждениям, а людям по продолжительности ожидания – кто ждет дольше, тот и получает орган. Исключение делается только для детей – чем младше ребенок, тем больше у него шансов получить орган от молодого донора.
Необходимо, чтобы информация о количестве забранных и пересаженных органов была открытой, считает Михаил Каабак: ≪Тогда можно смотреть, совпадают ли цифры. Появление этих данных в интернете или обнародование их журналистами заставит врачей бояться и смотреть, на каком уровне их больница, каковы их показатели≫.
Тела семейные
Законопроект, так же как и действующий закон, запрещает неродственные пересадки от живых доноров. То есть муж не может отдать жене свою почку, равно как и люди, состоящие в гражданском браке, не могут стать донорами друг для друга. И это едва ли не единственный вопрос, в котором взгляды комментирующих закон специалистов расходятся.
Отсутствие в документе пункта о неродственной трансплантации Олег Резник считает ≪одним из многочисленных примеров несовершенства проекта закона≫. ≪Как же быть тогда с правом любящего супруга спасти близкого человека, усыновленного ребенка и так далее? Вопросы о вероятных прегрешениях в этой сфере должны относиться к другому закону и выясняться соответствующими службами. Можно установить ценз, например, двухлетнего нахождения в браке. Дело врачей – оказание помощи, все остальные функции – дело других служб≫, – размышляет эксперт.
Некоторые его коллеги считают, что расширять круг доноров по аналогии с США или Европой России пока противопоказано. ≪Начнется эксплуатация бедных людей богатыми, фиктивные браки. Вывернуть руки можно любым способом, даже внутри семьи один из родителей может испытывать чудовищное давление со стороны родственников, если не готов быть донором≫, – замечает Михаил Каабак.
Многие эксперты уверены, что решить проблему можно путем внедрения перекрестной трансплантации, о которой в новом законопроекте вообще не упоминается. Если среди генетических родственников есть желающие стать донорами, но они несовместимы с реципиентом, врачи меняют доноров в нескольких таких парах, чтобы выбрать оптимально совместимые. В США и Западной Европе существуют специальные агентства, которые выстраивают подобные схемы обмена и даже соревнуются между собой по длине этих цепочек.
≪Неправильно, когда человек становится донором только из-за того, что нет возможности трупной трансплантации. Но, к сожалению, такие ситуации бывают даже в развитых странах, – рассуждает Каабак. – Стив Джобс получил трансплантацию печени в Теннесси только потому, что смог из Калифорнии прилететь туда на собственном самолете. Но человек может жить в таком месте, откуда невозможно успеть на трупную трансплантацию. Иногда родственное донорство – единственный выход, но это тоже неправильно, это давление на человека≫.
Открытым пока остается и вопрос детского донорства. Эксперты уверены, что предложенный законопроектом порядок изъятия органов у детей никак не меняет действующую практику. А она такова, что детского донорства в России нет – детям пересаживают органы от взрослых. Но, например, сердце взрослого человека малышу пересадить нельзя. Появлению детского донорства мешает отсутствие процедуры, позволяющей регистрировать смерть мозга у ребенка. Без инструкции по констатации смерти мозга детские органы изъять невозможно, даже если письменное согласие родителей на это получено. Нынешние нормативы запрещают подобную диагностику несовершеннолетних. То есть, по сути, в действующей инструкции просто нужно поменять возрастной ценз, убрав пункт о 18-летии, говорят трансплантологи. ≪Во всем мире эта процедура у детей и взрослых ничем не отличается, диагностика одинакова, только в некоторых странах при констатации смерти мозга у детей дается более длительный период наблюдения – до 12 часов вместо шести часов у взрослых≫, – поясняет Игорь Погребниченко.
На запрос VM о планируемых сроках утверждения инструкции по констатации смерти мозга у детей пресс-служба Минздрава не ответила. Но источник, знакомый с ситуацией в министерстве, сообщил, что попытки написать такую инструкцию ведутся на протяжении последних 10 лет. ≪В ведомстве есть проект совместной инструкции для детей и взрослых, но там намешана жуткая каша. У детей в диагностике смерти мозга прописана обязательная эмиссионная ангиография – таких аппаратов всего три в стране. О чем это говорит? Люди пишут инструкцию, которая будет невыполнима. Либо подразумевается попытка оснастить все стационары таким оборудованием. Но это будет второе дело о томографах≫, – говорит собеседник VM.
Законопроект на опознании
Некоторые положения законопроекта могут только усугубить проблему нехватки доноров, отмечают специалисты. В частности, в документе предусмотрен запрет на использование органов ≪неопознанных трупов и неустановленных лиц≫, что вызывает недоумение трансплантологов. Эксперты едины во мнении, что если эта норма будет принята, клиницисты потеряют не менее 10% от общего числа доноров. Даже если полиция найдет родственников и документы погибшего, использовать тело для донорства не получится.
В законопроекте понятие ≪неопознанный труп≫ определяется как ≪тело умершего человека, личность которого на момент обнаружения не установлена≫, что автоматически запрещает изъятие органов, даже если сам погибший или его родственники не были против забора органов. ≪Априори считается, что мы не можем проверить волеизъявление неизвестного, – объясняет Михаил Каабак. – Предполагается, что большая часть волеизъявившихся будет не согласна стать донорами. Но я в этом не уверен и против того, чтобы что-то было изменено в действующей юридической практике≫. Однако при мультиорганном изъятии один донор может спасти до девяти жизней.
≪И мы лишаем пять-девять человек шанса на спасение из-за предположения, что донор при жизни мог быть не согласен, – говорит Игорь Погребниченко. – Но если умерший был согласен, мы и пять человек похоронили вместе с ним, и его волю не исполнили. До какого момента распространяются права личности на тело?≫
Помимо концептуальных претензий, у врачей есть и менее существенные замечания к законопроекту. Например, документ обязывает врачей предоставлять подросткам старше 15 лет и недееспособным гражданам ≪в доступной для них форме≫ информацию о состоянии их здоровья и методе лечения. ≪И как я в доступной форме объясню олигофрену способ пересадки органов? А это закон≫, – замечает один из трансплантологов.
Наконец, законопроект, уверены специалисты, не ограждает отрасль от повторения скандалов, возникающих в трансплантологии. ≪Слабость нашей позиции в том, что нет ни одного врача, публично ≪выпоротого≫ за слабость или злодеяние. Но эти вопросы нужно обсуждать публично, я поверю в систему, если увижу, что негодяев выявляют и наказывают, – рассуждает о доверии общества к медицинскому сообществу Михаил Каабак. – В Германии врачей за махинации с листом ожидания судят, судят за то, что в Москве могло происходить до 2012 года, а по всей стране законно до сих пор. Там называют их фамилии, их осуждает все общество≫.
На специальном совещании в Минздраве 14 августа 2013 года трансплантологи представили чиновникам министерства свою версию законопроекта. ≪Этот документ подписали все трансплантологи, приехавшие на совещание из регионов, где делают пересадки органов, – рассказал VM источник, знакомый с ситуацией. – Но, по сути, Минздрав заявил, что важно не обеспечить нуждающихся людей донорскими органами, а создать имидж правового государства. Закон писался три года, и Минздрав дал понять, что он будет принят≫. Тем не менее, Ассоциация трансплантационных координаторов не намерена оставлять попытки изменить законопроект и собирается направить альтернативный документ в Правительство РФ и Госдуму.
МЕТОДИКИ
Перекрестный ход
Метод «домино» трансплантологи используют в случае, если готовый стать донором человек и реципиент несовместимы. Для проведения перекрестных трансплантаций подбирают необходимое количество подобных пар – таким способом для каждого реципиента находят подходящего донора. Доноры жертвуют свои органы незнакомым людям, зная, что их близкий также получит подходящий орган от незнакомца.
Впервые перекрестная трансплантация была проведена в США в 2005 году в госпитале Джона Хопкинса. В 2010 году было проведено 429 операций-«домино». Планируется, что в ближайшее время количество подобных пересадок будет достигать двух-трех тысяч. В настоящее время самой длинной цепочкой считается серия операций, начавшаяся с Рика Руззаменти. В результате перекрестных пересадок почки получили 30 человек. Операции проводились в течение четырех месяцев, в цепочке было задействовано 17 госпиталей в 11 американских штатах. «Домино» использует органы живых людей, поэтому необходимо обязательное добровольное согласие донора. И, конечно же, законодательством такая процедура должна быть разрешена. В России перекрестные трансплантации не проводятся.
ДЕЛА ВРАЧЕЙ
Разомкнутые изъятия
2003 годВ 2003 году произошли события, на несколько лет практически парализовавшие российскую трансплантологию. В операционную ГКБ №20, где медики Московского координационного центра органного донорства забирали органы у скончавшегося пациента, ворвался ОМОН . Трансплантологов обвинили в попытке изъять донорские органы у еще живого пациента. Судебные разбирательства тянулись три года, за это время прокуратура дважды обжаловала оправдательный приговор, пока, наконец, в 2006 году Верховный суд РФ не вынес оправдательный приговор. Однако затянувшийся судебный процесс и многочисленные сообщения СМИ о «черной трансплантологии» и «врачах-убийцах» нанесли отрасли серьезный ущерб. После «дела 20-й больницы» реаниматологи, не желая рисковать, перестали сообщать о потенциальных донорах, а трансплантологи боялись делать пересадки. Жизненно необходимые пациентам операции практически перестали проводить. Ситуация изменилась только в 2006 году, когда Госдума приняла поправки в действующий закон о трансплантологии, разрешающий муниципальным больницам заниматься забором органов. Потребовалось еще несколько лет, чтобы врачи смогли говорить о динамике и росте числа операций по пересадке органов. Московский координационный центр органного донорства превратился в «законспирированную» организацию – данных об их деятельности и даже местоположении нет в открытых источниках, в списке медицинских учреждений Департамента здравоохранения столицы центр не фигурирует.
2013 год
Громкий скандал о якобы незаконной продаже человеческих органов разгорается в Татарстане. Следственное управление Следственного комитета России по Республике Татарстан возбудило в августе 2013 года уголовное дело по ст. 286 УК РФ «Превышение должностных полномочий». Предполагаемые подозреваемые – две сотрудницы Республиканского бюро судебно-медицинской экспертизы – по решению суда до окончания расследования отстранены от работы. По информации правоохранительных органов, в конце июля на трассе Казань – Уфа полицейские для проверки документов остановили автомобиль, в котором, согласно сопроводительным документам, находились контейнеры с донорской кровью. Однако во время проверки выяснилось, что в контейнерах перевозили не кровь, а десятки человеческих пяток. Во время допроса водителя выяснилось, что он направлялся в Уфу, в расположенный там ФГУП «Всероссийский центр глазной и пластической хирургии», где данный груз собирались продать за несколько десятков тысяч рублей. По некоторым данным, в лечебном учреждении из человеческих пяток добывали компоненты для лечения зрения и пластических операций. По словам гендиректора центра Эрнста Мулдашева, практика оплаты труда работников морга по забору тканей и органов с целью трансплантации принята во всем мире. Ио министра здравоохранения Татарстана Адель Вафин также считает, что все процедуры были проведены согласно федеральному закону «О трансплантации органов и тканей», который не запрещает продавать «тканевые компоненты трупа». Кроме того, по словам Вафина, изъятие органов умершего допускается, если при жизни он или его родственники не заявили о своем согласии на это, и патологоанатомы были поставлены об этом в известность.
ЧЕРНЫЙ РЫНОК
Извлечение и прибыли
В июле текущего года ОБСЕ опубликовала доклад о незаконных случаях изъятия и продажи органов на черном рынке (Trafficking in human beings for the purpose of organ removal in the OSCE region). В России, согласно докладу, не зафиксировано ни одного случая «черной» трансплантации, практика возбуждения уголовных дел по данному основанию отсутствует (за исключением случая в ГКБ №20) и не был осужден ни один врач-трансплантолог. Однако на территории СНГ прецеденты все же были зафиксированы. Расценки на продажу органов, как следует из доклада ОБСЕ, различны. Донору из Белоруссии за почку было предложено $10 тысяч, в Молдове «гонорар» за изъятие почки варьируется от $2500 до $10 тысяч. Реципиенты же платили за донорские органы от $100 до $150 тысяч.
Одним из детально рассматриваемых в докладе примеров стал случай в украинском Национальном институте хирургии и трансплантологии имени А.А. Шалимова, врачи которого, по данным экспертов ОБСЕ, были вовлечены в преступную сеть. Организаторы незаконных операций зарабатывали $18 млн в год, на момент разоблачения черный рынок принес владельцам «бизнеса» $40 млн. Получая от $15 тысяч до $20 тысяч за каждую пересадку, трансплантологи провели 25 операций: большинство были сделаны в клиниках Азербайджана, также органы пересаживали на Украине, в Эквадоре и Косово. События происходили в 2009–2010 годах, и дело в отношении врачей было закрыто по истечении срока давности.
В 2008 году была раскрыта аналогичная преступная группировка в Косово – из клиники Medicus в Приштине органы поступали в Польшу, Израиль, Германию, Канаду и США, донорами выступали граждане Белоруссии, Казахстана, России, Украины, Молдавии и Турции (общее количество жертв – 24 человека). Возглавляли группировку два хирурга из Турции и Косово и посредник из Израиля. В 2011 году на скамье подсудимых оказались семь человек, среди которых уролог, анестезиологи, члены администрации клиники и представитель местных здравоохранительных органов. В апреле 2013 года суд также признал виновным владельца клиники Medicus и приговорил его к восьми годам лишения свободы и штрафу в размере $10 тысяч, его сын также был осужден к семи годам и трем месяцам лишения свободы и штрафу в размере $2,5 тысячи. Отца и сына также обязали выплатить частичную компенсацию семи жертвам – по $15 тысяч. В 2013 году было заведено уголовное дело в отношении еще восьми фигурантов, связанных с «черными» пересадками, на данный момент по этим эпизодам нет судебных решений, однако власти утверждают, что они скоро последуют.
